Неточные совпадения
Городничий (в сторону, с лицом, принимающим ироническое выражение).В Саратовскую губернию! А? и не покраснеет! О, да с ним нужно ухо востро. (Вслух.)Благое дело изволили предпринять. Ведь вот относительно дороги: говорят, с
одной стороны, неприятности насчет задержки лошадей, а ведь, с другой стороны, развлеченье для ума. Ведь вы, чай, больше для собственного
удовольствия едете?
Стародум. Как! А разве тот счастлив, кто счастлив
один? Знай, что, как бы он знатен ни был, душа его прямого
удовольствия не вкушает. Вообрази себе человека, который бы всю свою знатность устремил на то только, чтоб ему
одному было хорошо, который бы и достиг уже до того, чтоб самому ему ничего желать не оставалось. Ведь тогда вся душа его занялась бы
одним чувством,
одною боязнию: рано или поздно сверзиться. Скажи ж, мой друг, счастлив ли тот, кому нечего желать, а лишь есть чего бояться?
Принц много путешествовал и находил, что
одна из главных выгод теперешней легкости путей сообщений состоит в доступности национальных
удовольствий.
Сдерживая улыбку
удовольствия, он пожал плечами, закрыв глаза, как бы говоря, что это не может радовать его. Графиня Лидия Ивановна знала хорошо, что это
одна из его главных радостей, хотя он никогда и не признается в этом.
Для Константина Левина деревня была место жизни, то есть радостей, страданий, труда; для Сергея Ивановича деревня была, с
одной стороны, отдых от труда, с другой — полезное противоядие испорченности, которое он принимал с
удовольствием и сознанием его пользы.
Никогда еще ни
одна умная вещь, сказанная Левиным, не доставляла ему такого
удовольствия, как эта. Лицо Анны вдруг всё просияло, когда она вдруг оценила эту мысль. Она засмеялась.
— Я, кажется, имел
удовольствие встречаться, — сказал он ему, беспокойно оглядываясь то на Анну, то на Вронского, чтобы не проронить ни
одной черты из выражения их лиц.
Татарин, вспомнив манеру Степана Аркадьича не называть кушанья по французской карте, не повторял за ним, но доставил себе
удовольствие повторить весь заказ по карте: «суп прентаньер, тюрбо сос Бомарше, пулард а лестрагон, маседуан де фрюи….» и тотчас, как на пружинах, положив
одну переплетенную карту и подхватив другую, карту вин, поднес ее Степану Аркадьичу.
— Еще бы! Что ни говори, это
одно из
удовольствий жизни, — сказал Степан Аркадьич. — Ну, так дай ты нам, братец ты мой, устриц два, или мало — три десятка, суп с кореньями….
— Тебе бы так мучительно было
одному, — сказала она и, подняв высоко руки, которые закрывали ее покрасневшие от
удовольствия щеки, свернула на затылке косы и зашпилила их. — Нет, — продолжала она, — она не знала… Я, к счастию, научилась многому в Содене.
— Так так-то, мой друг. Надо
одно из двух: или признавать, что настоящее устройство общества справедливо, и тогда отстаивать свои права; или признаваться, что пользуешься несправедливыми преимуществами, как я и делаю, и пользоваться ими с
удовольствием.
Об
удовольствиях холостой жизни, которые в прежние поездки за границу занимали Вронского, нельзя было и думать, так как
одна попытка такого рода произвела неожиданное и несоответствующее позднему ужину с знакомыми уныние в Анне.
— Вот он! — сказал Левин, указывая на Ласку, которая, подняв
одно ухо и высоко махая кончиком пушистого хвоста, тихим шагом, как бы желая продлить
удовольствие и как бы улыбаясь, подносила убитую птицу к хозяину. — Ну, я рад, что тебе удалось, — сказал Левин, вместе с тем уже испытывая чувство зависти, что не ему удалось убить этого вальдшнепа.
Я держу четырех лошадей:
одну для себя, трех для приятелей, чтоб не скучно было
одному таскаться по полям; они берут моих лошадей с
удовольствием и никогда со мной не ездят вместе.
В продолжение немногих минут они вероятно бы разговорились и хорошо познакомились между собою, потому что уже начало было сделано, и оба почти в
одно и то же время изъявили
удовольствие, что пыль по дороге была совершенно прибита вчерашним дождем и теперь ехать и прохладно и приятно, как вошел чернявый его товарищ, сбросив с головы на стол картуз свой, молодцевато взъерошив рукой свои черные густые волосы.
Хотя ему на часть и доставался всегда овес похуже и Селифан не иначе всыпал ему в корыто, как сказавши прежде: «Эх ты, подлец!» — но, однако ж, это все-таки был овес, а не простое сено, он жевал его с
удовольствием и часто засовывал длинную морду свою в корытца к товарищам поотведать, какое у них было продовольствие, особливо когда Селифана не было в конюшне, но теперь
одно сено… нехорошо; все были недовольны.
Оставшись
один, он не без
удовольствия взглянул на свою постель, которая была почти до потолка.
Я с
удовольствием посидел бы с вами, и даже не за
одной бутылкой, но нужно идти.
Раскольников не привык к толпе и, как уже сказано, бежал всякого общества, особенно в последнее время. Но теперь его вдруг что-то потянуло к людям. Что-то совершалось в нем как бы новое, и вместе с тем ощутилась какая-то жажда людей. Он так устал от целого месяца этой сосредоточенной тоски своей и мрачного возбуждения, что хотя
одну минуту хотелось ему вздохнуть в другом мире, хотя бы в каком бы то ни было, и, несмотря на всю грязь обстановки, он с
удовольствием оставался теперь в распивочной.
— А вы думали нет? Подождите, я и вас проведу, — ха, ха, ха! Нет, видите ли-с, я вам всю правду скажу. По поводу всех этих вопросов, преступлений, среды, девочек мне вспомнилась теперь, — а впрочем, и всегда интересовала меня, —
одна ваша статейка. «О преступлении»… или как там у вас, забыл название, не помню. Два месяца назад имел
удовольствие в «Периодической речи» прочесть.
Заметим здесь, что если Катерина Ивановна и хвалилась чьими-нибудь связями и состоянием, то это без всякого интереса, безо всякого личного расчета, совершенно бескорыстно, так сказать, от полноты сердца, из
одного только
удовольствия восхвалить и придать еще более цены хвалимому.
Робинзон. Они пошутить захотели надо мной; ну, и прекрасно, и я пошучу над ними. Я с огорчения задолжаю рублей двадцать, пусть расплачиваются. Они думают, что мне общество их очень нужно — ошибаются; мне только бы кредит; а то я и
один не соскучусь, я и solo могу разыграть очень веселое. К довершению
удовольствия, денег бы занять…
Паратов. Что вы! Я, тетенька, не злопамятен. Да извольте, я для вашего
удовольствия все это покончу
одним разом. Юлий Капитоныч!
— Ну что? — спросил Базаров Аркадия, как только тот вернулся к нему в уголок, — получил
удовольствие? Мне сейчас сказывал
один барин, что эта госпожа — ой-ой-ой; да барин-то, кажется, дурак. Ну, а по-твоему, что она, точно — ой-ой-ой?
И вдруг мы с нею оба обнялись и, ничего более не говоря друг другу, оба заплакали. Бабушка отгадала, что я хотел все мои маленькие деньги извести в этот день не для себя. И когда это мною было сделано, то сердце исполнилось такою радостию, какой я не испытывал до того еще ни
одного раза. В этом лишении себя маленьких
удовольствий для пользы других я впервые испытал то, что люди называют увлекательным словом — полное счастие, при котором ничего больше не хочешь.
А через два-три дня он с удивлением и
удовольствием чувствовал, что он весь сосредоточен на
одном, совершенно определенном желании.
Он снова шагал в мягком теплом сумраке и, вспомнив ночной кошмар, распределял пережитое между своими двойниками, — они как бы снова окружили его.
Один из них наблюдал, как драгун старается ударить шашкой Туробоева, но совершенно другой человек был любовником Никоновой; третий, совершенно не похожий на первых двух, внимательно и с
удовольствием слушал речи историка Козлова. Было и еще много двойников, и все они, в этот час, — одинаково чужие Климу Самгину. Их можно назвать насильниками.
Чтение художественной литературы было его насущной потребностью, равной привычке курить табак. Книги обогащали его лексикон, он умел ценить ловкость и звучность словосочетаний, любовался разнообразием словесных одежд
одной и той же мысли у разных авторов, и особенно ему нравилось находить общее в людях, казалось бы, несоединимых. Читая кошачье мурлыканье Леонида Андреева, которое почти всегда переходило в тоскливый волчий вой, Самгин с
удовольствием вспоминал басовитую воркотню Гончарова...
Он захлебнулся смехом, засипел, круглые глаза его выкатились еще больше, лицо, побагровев, надулось, кулаком
одной руки он бил себя по колену, другой схватил фляжку, глотнул из нее и сунул в руки Самгина. Клим, чувствуя себя озябшим, тоже с
удовольствием выпил.
По указанию календаря наступит в марте весна, побегут грязные ручьи с холмов, оттает земля и задымится теплым паром; скинет крестьянин полушубок, выйдет в
одной рубашке на воздух и, прикрыв глаза рукой, долго любуется солнцем, с
удовольствием пожимая плечами; потом он потянет опрокинутую вверх дном телегу то за
одну, то за другую оглоблю или осмотрит и ударит ногой праздно лежащую под навесом соху, готовясь к обычным трудам.
Он полагал, что чиновники
одного места составляли между собою дружную, тесную семью, неусыпно пекущуюся о взаимном спокойствии и
удовольствиях, что посещение присутственного места отнюдь не есть обязательная привычка, которой надо придерживаться ежедневно, и что слякоть, жара или просто нерасположение всегда будут служить достаточными и законными предлогами к нехождению в должность.
— Молчи, пожалуйста! — с суеверным страхом остановил его Аянов, — еще накличешь что-нибудь! А у меня
один геморрой чего-нибудь да стоит! Доктора только и знают, что вон отсюда шлют: далась им эта сидячая жизнь — все беды в ней видят! Да воздух еще: чего лучше этого воздуха? — Он с
удовольствием нюхнул воздух. — Я теперь выбрал подобрее эскулапа: тот хочет летом кислым молоком лечить меня: у меня ведь закрытый… ты знаешь? Так ты от скуки ходишь к своей кузине?
— От… от скуки — видишь, и я для
удовольствия — и тоже без расчетов. А как я наслаждаюсь красотой, ты и твой Иван Петрович этого не поймете, не во гнев тебе и ему — вот и все. Ведь есть же
одни, которые молятся страстно, а другие не знают этой потребности, и…
Когда Райский выразил Тушину удивление и
удовольствие, что все строения глядят, как новые, свежо, чисто, даже ни
одной соломенной кровли нет, Тушин, в свою очередь, удивился этому удивлению.
— Икру? Даже затрясся весь, как увидал! А это что? — с новым
удовольствием заговорил он, приподнимая крышки серебряных блюд,
одну за другой. — Какая вы кокетка, Полина Карповна: даже котлетки без папильоток не можете кушать! Ах, и трюфли — роскошь юных лет! — petit-fours, bouchees de dames! Ax, что вы хотите со мной делать? — обратился он к ней, потирая от
удовольствия руки — Какие замыслы у вас?
— А, попадья? Так это ты пишешь: ах, это любопытно! — сказал Райский и даже потер коленки
одна о другую от предстоящего
удовольствия, и погрузился в чтение.
Он перевел дух и вздохнул. Решительно, я доставил ему чрезвычайное
удовольствие моим приходом. Жажда сообщительности была болезненная. Кроме того, я решительно не ошибусь, утверждая, что он смотрел на меня минутами с какою-то необыкновенною даже любовью: он ласкательно клал ладонь на мою руку, гладил меня по плечу… ну, а минутами, надо признаться, совсем как бы забывал обо мне, точно
один сидел, и хотя с жаром продолжал говорить, но как бы куда-то на воздух.
Ламберт еще пуще вспыхнул. Рябой прислушивался молча, но с видимым
удовольствием. Ему выходка Андреева почему-то понравилась. Я только
один не понимал, для чего бы это мне не пить вина.
Если б я был стомиллионный богач, я бы, кажется, находил
удовольствие именно ходить в самом стареньком платье и чтоб меня принимали за человека самого мизерного, чуть не просящего на бедность, толкали и презирали меня: с меня было бы довольно
одного сознания».
Я попросил его оставить меня
одного, отговорившись головною болью. Он мигом удовлетворил меня, даже не докончив фразы, и не только без малейшей обидчивости, но почти с
удовольствием, таинственно помахав рукой и как бы выговаривая: «Понимаю-с, понимаю-с», и хоть не проговорил этого, но зато из комнаты вышел на цыпочках, доставил себе это
удовольствие. Есть очень досадные люди на свете.
Одно только слово, — прокричал я, уже схватив чемодан, — если я сейчас к вам опять «кинулся на шею», то единственно потому, что, когда я вошел, вы с таким искренним
удовольствием сообщили мне этот факт и «обрадовались», что я успел вас застать, и это после давешнего «дебюта»; этим искренним
удовольствием вы разом перевернули мое «юное сердце» опять в вашу сторону.
— Я имею
удовольствие лично знать Катерину Николаевну и беру на себя долг заверить, что все скандальные слухи —
одна ложь и срам… и выдуманы теми… которые кружились, да не успели.
Хозяева наслаждались, глядя, с каким
удовольствием мы, особенно Зеленый, переходили от
одного блюда к другому.
Я хотел перешагнуть в
одном месте через ручей, ухватился за куст, он изменил, и я ступил в воду, не без ропота, к
удовольствию товарищей.
И слава Богу: встреча с медведем могла бы доставить
удовольствие, а может быть, и некоторую выгоду — только ему
одному: нас она повергла бы в недоумение, а лошадей в неистовый испуг.
По-японски их зовут гокейнсы. Они старшие в городе, после губернатора и секретарей его, лица. Их повели на ют, куда принесли стулья; гокейнсы сели, а прочие отказались сесть, почтительно указывая на них. Подали чай, конфект, сухарей и сладких пирожков. Они выпили чай, покурили, отведали конфект и по
одной завернули в свои бумажки, чтоб взять с собой; даже спрятали за пазуху по кусочку хлеба и сухаря. Наливку пили с
удовольствием.
Дня через три приехали опять гокейнсы, то есть
один Баба и другой, по обыкновению новый, смотреть фрегат. Они пожелали видеть адмирала, объявив, что привезли ответ губернатора на письма от адмирала и из Петербурга. Баниосы передали, что его превосходительство «увидел письмо с
удовольствием и хорошо понял» и что постарается все исполнить. Принять адмирала он, без позволения, не смеет, но что послал уже курьера в Едо и ответ надеется получить скоро.
Я устал и с
удовольствием поглядывал на хребет каждой лошадки; но жители не дают лошадей, хотя я видел у
одного забора множество их оседланных и привязанных.
Но, к удивлению и
удовольствию моему, на длинном столе стоял всего
один графин хереса, из которого человека два выпили по рюмке, другие и не заметили его.
Японцы тихо, с улыбкой
удовольствия и удивления, сообщали друг другу замечания на своем звучном языке. Некоторые из них, и особенно
один из переводчиков, Нарабайоси 2-й (их два брата, двоюродные, иначе гейстра), молодой человек лет 25-ти, говорящий немного по-английски, со вздохом сознался, что все виденное у нас приводит его в восторг, что он хотел бы быть европейцем, русским, путешествовать и заглянуть куда-нибудь, хоть бы на Бонинсима…